Мифы в традиционной культуре

Изучение народной традиции, бытующей  в современных станицах, убеждает нас в том, что мифы живут и являются существенной частью народного сознания, особенно тех сфер жизни человека, которые не очень точно объясняются наукой и не укладываются в прокрустово ложе научных теорий. Истоки их часто  еле угадываются, настолько они трансформировались. Механизмы сохранения мифа, транслирования его в народной традиции – вот предмет наших поисков. Приглашаем к осмыслению этой темы всех желающих. В качестве предмета для размышлений предлагаю вашему вниманию одну из моих статей.

Ведущий рубрики

Ящик Юлия, студ. 3 курса филологического факультета СГПИ. Тема научной работы «Мифологические смыслы концепта вода в народной традиции Кубани».

Е. Н. Трегубова, Ю. С.Ящик

 

Концепт вода в славянской картине мира: на материале текстов славянских культур и локальной кубанской культуры

Локальные культуры вторичного образования – интересный предмет для этнолингвистического исследования, так как в них можно наблюдать устойчивость одних мифологических сюжетов и, наоборот, вариативность, динамичность других, и даже неожиданные контаминации   характеристик разных мифологических персонажей, воплощенные в одном образе. В таких культурах довольно часто можно увидеть  сосуществование  архаичных, исконных мифологических концептов и, более поздних, инновационных (причем разных, отражающих несколько стадий осмысления). Из опыта наших исследований следует, что в ранних исконных культурах концепт реализован более полно, целостно, так как «произрастает» из мифологического мировоззрения древних культур.

Культуры вторичного образования строятся на первичной мифологической картине мира (унаследованной из исконной культуры), но она уже носит фрагментарный характер, так как  утрачивает связи с целостным культурным текстом, в пространстве которого она когда-то формировалась. Как известно всякая культура, чтобы поддерживать себя, воспроизводить, транслировать, должна иметь активных носителей. Здесь следует сказать о разной креативной способности носителей культуры. Нам представляется, что для претворения культуры должен существовать круг людей – активных ревнителей ее, талантливых воссоздателей устной традиции.  Буквально отрываясь от своего первичного  локуса и будучи помещенной в новый, культура теряет связи с целостным культурным текстом. На новом месте и в новых условиях какие-то связи будут регулярно воспроизводиться, актулизироваться, а другие будут нивелироваться, будучи невостребованными. Более того, она  может подвергаться влиянию других культур, распространенных в этой же местности. Этнолингвистические исследования славянской культуры, в результате которых была получена основательная научная база, обеспечили возможность этнолингвистического изучения региональных культур одного этноса, а именно стало возможным разграничить архаичную и более позднюю семантику в составе концепта, определить механизмы их взаимодействия в едином культурном пространстве, исследовать продуцирующую функцию исконных и вторичных аспектов концепта   [Еременко 2007].

Кубанский мифологический дискурс представляет, на наш взгляд, особый интерес, так как на территории Кубани после переселения запорожских и донских казаков, а также крестьянских семей из южнорусских губерний и украинских поселений возникла уникальная культурная ситуация, когда локальные, по своему происхождению восточнославянские культуры, соединились и образовали позднюю лингвокультуру.   В этом случае, как нам представляется, мы вполне можем ожидать интереснейшую картину взаимодействия на уровне  мифологических сюжетов, семантики мифологических персонажей, актуализации разных смысловых зон мифологических концептов.

Обращаясь к кубанскому мифологическому дискурсу с целью моделирования  концепта вода в рамках локальной картины мира, мы обнаруживаем несколько семантических аспектов, которые отмечают исследователи для первичных (исконных) культур.

В славянских культурах мифологические смыслы концепта вода сохраняются в народных верованиях и проявляются в различных обрядовых акциях. По наблюдению многих исследователей, культурные смыслы концепта парадоксальны, противоречивы. Вода бывает  «живая» (плодотворная, пригодная для питья) и «мертвая» (подземная, застоявшаяся и опасная для жизни), так как по функциональным свойствам вода обладает как животворной, очистительной силой, так и негативной. Очистительная символика раскрывается во многих обрядах: хождение за водой, внесение ее в дом; обливание людей, животных, построек; заговаривание воды, предназначенной для лечения больных. Негативная же символика воды характерна для снотолкования: мутная и грязная вода предвещает болезнь, смерть, грусть, а речная и чистая – слезы [Толстой 1995: 150].

Что же касается функций воды в обрядах, они очень многообразны и проистекают из системы древних, архаичных поверий. Вода в системе народных верований осмыслена как граница двух миров. Так, например, обряд   «Пускать по Воде»  сохранился во многих местностях и отмечен в разных вариантах, но при этом все они являются составной частью единого текста и имеют одну глубинную функцию  – отправить сообщение из этого мира в тот мир или буквально переправить вещь ушедшему в тот мир [Гончаров dazzle.ru]. В Калужской губернии в день Сорока мучеников дети пускали по воде «Жаворонков»  -  обрядовое печенье в виде птичек, чтобы «не помирали мужики и бабы». Восточные и южные славяне пускали по Воде хлебные изделия во время многих весенних праздников (Благовещения, Вербного воскресенья и др.). В Сербии,  умываясь у источников на Крещение, люди спускали в воду несколько цветков базилика со словами: «Богу и святому». Автор статьи предполагает, что жертвенный характер имел также южнославянский обычай пускать по Воде первые нитки, выпряденные девочкой (их могли также кидать птицам или сжигать), первый хлеб, выпеченный из муки нового урожая (кроме того, его раздавали соседям и нищим или жертвовали церкви), первое надоенное у коровы молоко, первую скошенную траву, первые собранные початки кукурузы и др. [Словарь языческой мифологии славян  // Дом Сварога. Русская и Славянская традиция. Ссылка: http://www.pagan.ru]. Пускаемые по воде предметы, предназначались умершим. Хорваты пересылали утопленнику свечу, которую не смогли зажечь в момент его смерти: втыкали ее в номинальный хлеб и пускали его вниз по реке. В Сербии в один из поминальных дней ранней весной совершался обряд, который называли «пускание воды мертвым». Женщины наполняли водой из реки сосуд и тут же выливали ее обратно в реку; при этом они называли по очереди имена всех умерших, которым предназначалась вода [Словарь языческой мифологии славян // Дом Сварога. Русская и Славянская традиция. Ссылка: http://www.pagan.ru].

На связь воды с потусторонним миром также указывает М.М. Маковский в «Сравнительном словаре»: «понятие «потусторонний мир» первоначально имело значение «относящийся к Воде» или «относящийся к  Воде» или «находящийся за Водой / рекой». Ср. и.-е. *uel-/uer - «Вода», но хетт. uellu «загробный мир», хетт. ulan «внутренности, недра» [Маковский 1996: 77].

В кубанской культуре обнаруживаем явные «отголоски» архаичного мифа. Зафиксирован, например, обряд купания девушек с венками на голове, совершаемый в день Ивана Купалы: Мамка… Дефчатка, сегодня ш поплэтыти вынки с красивых цвиткиф! Пидым на гору,  туды до лыману,  там нарвэм бэсмэртнык, а воны красыво цвэтэ и поплэтэм красиви винкы. А я ш зелэнова ш была…, а тоди вечером прыходым посли роботы сюда на лыман на наш -  то Ахтанызофскый, а цэ  наш, Тыторофскый называеца.  И мы купаемось. Надеваем на голову, и с пэснямы заходым в воду, заходымо, спэваемо и тоди, значить, впернаемо, расходымось и впернаемо, и венок  вода должна з головы знять (ст. Старотитаровская-03)*. У Б. Успенского находим упоминание об этом обряде: во время праздника Купалы девушка пускала венок по воде с затаённой мыслью о своём будущем суженом, иногда вставляя в середину венка зажженную свечку. «Направление движения венка указывало девушке, куда она выйдет замуж, утонувший венок или погасшая свеча предвещали ей смерть и т.п. Пуская свой венок по воде, девушка как бы вверяла свою судьбу течению времени, символом которого выступала река, находящаяся в вечном движении» [Успенский].

Очевидно, здесь вода выступает в  качестве границы между настоящим и будущим, она является тем локусом, где в определенный момент времени (сакральное время) возможен диалог на уровне  знаковых акций – послание запроса в тот мир и ответ оттуда в этот мир. Ср. «на другом уровне вода представляет собой связующее звено между этим и тем светом: если в мифологических представлениях вода связывает между собой «этот» и «тот» свет, то в обрядах возможен контакт между этим и тем светом, т.е. между живыми и мертвыми через воду [Менцей: 93]. Ср. у М. М. Маковского: значение ‘вода’ соотносится со значением плести’

*Здесь и в дальнейшем используются аудио- и графические фонды лаборатории региональной и компьютерной лексикографии СГПИ.

(’гнуть’); речь идет о мифопоэтическом образе тканья, плетения Вод, образе Воды как сети: ср. и.-е. *uer – «связывать, крутить», но тох. A war ‘вода’; и.-е. *seu – ‘мокрота, сырость’, но и.-е. *seu ‘гнуть, крутить’; и.-е. *ued – ‘связывать, крутить’, но гот. Wato ‘вода’ [Маковский 1996: 77].

Очевидно, в сознании древних потусторонний мир не имел границы между прошлым и будущим, возможно, даже не имел таковых значений. В пространстве того мира время отсутствовало как таковое, но зато оттуда можно было получить известие о том, что будет  здесь, в этом мире.

Носителями знания в том мире являлись предки, которые и сообщали, очевидно, то, о чем спрашивали живые. Следовательно, в приведенном контексте нашло выражение мифологическое значение ‘ведающая’, или точнее -  ‘сакральный локус, где можно получить ответ’.

В станицах Кубани (ст. Калининская, х. Гречаная Балка)  зафиксирован свадебный обычай, когда за невестой, которая покидает родной дом, моют пол или льют на него воду. Исследователи говорят в этом случае о семантике разделения, разграничения двух состояний, двух этапов жизни. М. Менцей ссылается в этом случае на трактовку П. Сартори и А. Фишера, «которые считают главной разделительную функцию воды, закрывающей дорогу духам» [Менцей: 92].  «Эта роль воды  особенно заметна в переходных обрядах, например, во время свадьбы за невестой, покидающей родительский дом, выливают воду, чтобы «выплакать» прошлое, т. е. обозначить границу между одним и другим состоянием» [Менцей,: 92].

В современных исследованиях отмечается способность воды иметь  память. «Это находит  подтверждение в русских преданиях: хочешь вернуться в понравившуюся местность – брось в водоем монетку. Бросить в Воду монету – значит задобрить Воду, умиротворить, высказать свое уважение, чтобы она не препятствовала возвращению», – так комментирует эти ритуалы Т. Д. Филимонова  [Филимонова 1993: 134]. Не является ли этот аспект производным аспекта ‘ведающая’. Бросить монетку – это сказать здесь «слово», чтобы там услышали и допустили свершение желаемого. Какой здесь культурный смысл? «Задобрить? Купить таким образом себе желаемое?» либо этот акт носит продуцирующую функцию – взаимодействие посредством знакового предмета с целью обеспечить свершение желания. Семантика задабривания воды, как отмечается в словаре «Славянские древности», выражена в обычае бросать в воду пищу (хлеб, соль, кашу, зерна, яйца и т. п. ), деньги не использовались. Очевидно, обычай бросать монетку заменил со временем архаичный обряд кормления воды и получил иное осмысление.

М. Менцей отмечает,  что «вода –  место, куда идет душа после смерти: если в мифологических представлениях душа идет через воду в потусторонний мир, то в погребальных обычаях, скорее всего, пребывает в воде». Обычай ставить воду под покойника, на могилу, на окно или в комнату, где лежал покойник, связан с верованием в то, что душа приходит пить воду или купаться в воде; чтобы «в посуде с водой душа освежилась и отдохнула».  Многие народные интерпретации сводятся к тому, что воду ставят для того, чтобы оттянуть запах смерти, чтобы умерший не раздулся [Менцей: 92]. П. В. Шейн отмечает, что в некоторых русских областях было принято вывешивать на окно полотенце или лоскут (которые спустя 40 дней бросали в воду, в реку или озеро), чтобы душа, приходя домой и умывшись, могла утереться [Менцей: 92]. Истолкования, как видим, могут быть разные, однако этот обычай свойственен всем славянским народам.

В кубанской культуре  обнаруживаем отмеченную связь душа – вода в рассказе местных жителей о том, что душа приходит купаться в воде в образе горобця:  Када у миня умир сын, и прошло тры или читыры дня, я стала замичать, шо в окно птичка стала быться. И крыльями бьеця и клювиком, як ны знай шо хоче сказать. Ну, я сразу ш ны догадувалася, а потом ужэ догадалась, шо це душа мого сына литала. Она извищала про сэбэ. И када чёловик умырае, душа вылитае и вона лита до сорока дней. А потом днём. .. Типло, сонышко и на басэйни стояло полвидра воды. Ну, я чую, якысь стук. Прямо бы крыльямы, шось,  там у видри колыхаеця. Пидходю, а там горобэць купаеця, крылямы бье, шум такый, прямо вода разлитаеця. Я догадалася, опять жэ – цэ душа мого сына.  Вин прэвращаеця в горобця, и его душечка литала по огороди (Старотит-03, 03-3).

Второй круг поверий основан на мифологических представлениях о воде как  месте обитания нечистой силы, опасной среды для  человека. Это рассказы о водяных, русалках, банниках; в них большей частью находим акты задабривания. После зимы водяный просыпаеця голодный, та злющий, мучяе рыбу малу та крупну, пугае. Дид казав, шо водяного надо вэсной задобрыть та вгостыть. Воны ловылы самого лучего пытуха, смазувалы ёго мэдом, посыпалы зэрном, ще можэ чим. Я вжэ стара, нэ помню, и бросалы пытуха у ричку, як дар водяному. Колы вин прощае, то угащенья прынымав, смиряеця, стэрэжэ рыбу, прыманюе к сэби крупну рыбину, нэ пугае рыбакив,нэ топэ плавающих гусэй и уток.*А колы подарок ёму нэ нравыця, то воны лылы масло у воду та выно, поилы ёго.;  *Русалкы вылазылы з ричкы на русальну нэдилю, а колы ця нэдиля воны сами зналы. У концы нэдили русалкы спускалысь у воду. Мы, помню, колы мали булы бигалы по-над ричкой, та на дэрэвья холсты вишалы для русальных рубашэк. Це шоб русалкы рубахы соби шилы та людэй нэ топылы.  *…и там, кажуть, жыв дит (банник), такый старый, прыходыв иногда, но мы его никогда ны бачилы, з длиными грязнымы волосамы, в грязи и листя попрылиплялы до его с виныка.  И мы ото всигда…  надо було купаться, а потом как идэш, оставлять ему, этот, горячю воду, винык и мыло, шоб вин потом купався впосля. А як ныхто нэ аставэ, на другый рас  вроди заходыв и облывал кипятком, кидався углем, а звать его було дет-баннык, его называлы.

Встречаем сюжеты, когда колодец  воспринимается как локус нечистой силы: *Есть у нас Мшацки водопады, тут охотныкы ходылы, ходылы по лису. Ночь наступыла, и вот оны рэшылы заночувать колы цих водопадив, трое уляглысь спать у полатки, одын на улыци коло костра. Спав, спав, костёр потух, проснувся вдрух от того, шо хтось ёму ногы лыжэ. Дывыця – вовк! Огромный вовк! Страшный! Вин спугався, закрычав, выскочилы друзя с полаткы з ружамы, сталы крычать, стрылять! Вовк спугався, повэрнувся, убигая. Воны стрэляють, а попастэ нэ як нэ могуть. Гналысь, гналысь, добиг до колодця, поднявся на колодець и в девочку прэвратывся. Девочка прых в той колодець и нэма. Подбиглы охотныкы, заглядалы, заглядалы, ничё нэ бачилы, взялы, закыдалы камнямы той колодець. Отакый случяй був з оборотнэм – вовком.

В другом рассказе, наоборот, ведьму бросают в колодец. *Вот, и одын мужык, значит, она заскочила до ёго ночю в хату, и вин ударил ей по  пальцови  и по лапи,  и он  колы утром, колы проснуфся,  и вона пришла,  а вона жыла по соситству недолёко от них и робыла им такэ страшнэ, и короф йим портыла, и фсэ, вот. И вин, значит, утром проснуфся, а у нэй нэма и пальциф на руки, одрубленый палэц. И они зибралыся мужыки, и отянули ейи, во там за станицэю у нас бул колодець, и стянули воны ейи в той колодець, и утопылы ею в том колоце.. . И после того, в тот день, шо воны утопылы, збиралыся на том колоце, нечисты устраивалы пляски.

Третий круг связан с верой в очистительную силу святой воды, крещенской воды. Таких рассказов очень много, и практика очищения святой водой дома и хозяйства, лечения людей и животных широко распространена в кубанских станицах и хуторах. Представляется не случайным тот факт, что святая вода потому является таким действенным фактором, изгоняющим нечистую силу, что локусом нечисти является также вода. Любопытно то, что в донском мифологическом дискурсе явление  домового сопровождает вода – либо находят разлитую воду, либо слышат плескание воды: Ана гаварить: «Ну, бей-бей, фсё равно наша вада на мести, а ты сваю разливаиш». Дак он как кинулсь ф печку, каг дал, так труба развалилась. Ф печку он ушол (ст. Обливская, Обливский район) ) [Архипенко 2000].  И здесь же находим охранительные, очистительные свойства святой воды: И вадою свичёнаю фсё паабризгивають: и худопку, и дом, и углы  – штоб дамавой жы ни вёлся (х. Апаринский, Усть-Донецкий район) [Архипенко 2000]. И потом оны ш собираюца, йидуть на той празнык – называеца «Крыщена».  Крыщенска вада… святыть, святять. Запрягають и коныв в файтоны и йидуть из усих хутарив, из усих станыцив, йидуть у цэркву,  святять воду. Вэчером называеца иорданска вода, обязательно надо святыть, набирають священу воду и до дому идуть. И налывають у чашэчкы, и ходять кругом хаты, крэстять, брызгають свяченой водой и крысты рысують на каждом выкни, на двэрях – визьде, и на заборе, визьде рысують. А утром опять йидуть у цэркву, цэ называеца крэщенскый, вода крэщенска, тожэ бируть йийи – воду и оставляють у бутылки, их налывають, тожэ крэстять и на каждом этом, и в конюшни, тожэ, заходэ хазяин -  крэстэ, водой кропыть и рисуеть крысты. А воны ж бояца крыстив, нычиста сыла, оны ны так заходять. И до другого аш празныка, налывають у бутылки там у шо, и вода стоить чиста аж до другого празныка (Славянск-на-Кубани – 02).

Сопоставление ранее приведенных фрагментов  и последнего обнаруживают в семантическом объеме концепта ранние и поздние аспекты. Ранние связаны с периодом формирования языческих представлений, в которых вода осмыслялась как сакральный локус – среда существования существ другого мира – водяных, русалок, ведьм (ср. сюжеты с колодцем), банников  и под., соответственно в определенные дни – это сакральное пространство  взаимодействия, связи двух миров – «по ту стороннего» и «по эту стороннего». Именно поэтому мотив воды так устойчиво сопровождает появление мифологических персонажей. Поздние аспекты концепта сформировались в период крещения, когда мир разделился на святость и нечисть. Обратим внимание на сюжеты, когда при крещении нечисть покидает воду, не может оставаться в освященной воде. В поздних локальных культурах любопытно наблюдать «жизнь» культурного концепта, включающего в свой объем как семантику первых сюжетов, так и вторых. Причем отмечаем в первом случае практики взаимодействия в рамках сакрального пространства (водные объекты), во втором – практики изгнания нечисти святой водой [Резец 2003].

Таким образом, сопоставление кубанского мифологического дискурса с данными этнолингвистического словаря и научных статей убеждает нас в том, что поздние культуры сохраняют реликты архаичных верований, отдельные символы, фрагменты сюжетов. Тем не менее эти, казалось бы, разрозненные детали, рассмотренные на фоне  славянских и русских локальных культур, позволяют часто увидеть недостающее звено целой картины, разграничить диахронный и синхронный аспект при изучении функционирования концепта в лингвокультуре, определить истоки формирования концептуальных смыслов. Все это  говорит о необходимости   изучения локальных культур позднего образования  в этнолингвистическом аспекте и привлечения этих данных для реконструкции исконной и вторичных мифологических картин мира.

Литература:

  1. Архипенко, Н. А. Лексика мифологической системы донских казаков как части духовной культуры. Приложение / Н. А. Архипенко. Канд. дисс. – Ростов-на-Дону, 2000. – 175 с.
  2. Еременко, А. А. Мифологическая система ст. Старотиторовской: опыт этнолингвистического описания / А. А. Еременко, Е. Н. Трегубова. // Вестник СГПИ, 2007.- № 1. – С. 33 – 47.
  3. Гончаров,  К.Ю. Тризна – часть погребального обряда славян / К. Ю. Гончаров. dazzle.ru
  4. Маковский, М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов / М. М. Маковский. –  М., 1996. – С. 76 – 78.
  5. Менцей, М. Славянские народные верования о воде как границе между миром живых и миром мертвых / М. Менцей. // Славяноведение. – 2000. – №1 С. 89 – 97.
  6. Резец, Д.В. Кубанский культурный дискурс домовой / Д. В. Резец, Е. Н. Трегубова // Антропоцентрическая парадигма в филологии. Материалы Международной научной конференции (Ставрополь, 14-15 мая, 2003 г.). Часть II. Лингвистика. Ставрополь, 2003. – 300 – 307.
  7. Славянские древности: этнолингвистический словарь в пяти томах / Под ред. Н.И. Толстого. – М.: Междунар. отношения, 1995.
  8. Словарь языческой мифологии славян // Дом Сварога. Русская и Славянская традиция. Ссылка: http://www.pagan.ru.
  9. Филимонова, Т.Д. Вода в календарных обрядах / Т. Д. Филимонова // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Исторические корни и развитие обычаев. М., 1983. С. 130 – 143.

Источник: Традиционная культура славянских народов в современном социокультурном пространстве: Материалы У Международной научно-практической конференции, 8 – 9 августа 2008 г., г. Славянск-на-Кубани: в 2 ч. Ч. 1.: разделы: I-IY / под ред. А.П. Сажидл; Славянский-на-Кубани государственный педагогический институт. – Славянск-на-Кубани: Издательский центр СГПИ, 2008. -С. 155 – 164.