Честь и почести:

Лингвокультурологический  анализ аксиологических концептов свадебного обряда

 Е.Н. Трегубова

Статья посвящена анализу лингвокультурных аксиологических концептов. Сопоставление семантики концептов, получивших объективацию в культурных кодах родственных  и смежных  локальных традиций, в синхронии и диахронии позволяет обнаружить аксиологические установки народной традиции раннего периода  и определить векторы их изменения в семантическом пространстве  культур позднего формирования.   Ключевые слова: ценностно-смысловое пространство концепта, локальная традиция, культурные коды, механизмы взаимосвязи языка, культуры и мышления.  В современной лингвистической науке поиск методов лингвокультурологического анализа ведется в русле сопоставлений концептуальных картин мира разных этносов. В качестве основной единицы анализа определен концепт и соответственно предметом анализа  являются языковые способы экспликации концепта в  сопоставляемых культурах1. Термины вербальный, акциональный, символический код культуры, введенные Н.И. Толстым в  рамках этнолинвгистики2,  во многом определили предмет и лингвокультурологических наблюдений  и 

 


1Карасик  В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс.  Волгоград: Перемена, 2002. 424 с.; Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки.  2001. №1.  С. 64-72.; Воробьев В. В. Лингвокультурологическая парадигма личности. М.,1996. 170с.; Попова З. Д., Стернин И.А. К проблеме унификации лингвокогнитивной терминологии // Введение в когнитивную лингвистику. Кемерово, 2004. Вып. 4.  С. 53- 54.  2Толстой Н.И.   Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Индрик, 1995. С. 24-26.  

 

одновременно обнаружили необходимость разработки технологий и инструментария, адекватных исследуемому материалу. Как показывает практика анализа, методики, используемые этнолингвистами на материале славянских культур,  вполне  применимы к локальным культурам, но требуют существенной корректировки. Особенно следует выделить культуры вторичного образования, языковая картина мира которых утрачивает  признаки «прозрачности» вербальных и символических интерпретаций в  результате утраты мотивационных  связей между знаками. При анализе локальных культур вторичного образования возникает необходимость  изучения кодов исконных диалектных культур, поиска звеньев утраченных мотивационных связей, их реконструкции.  Настоящая статья посвящена анализу  ценностно-смысловых концептов кубанской лингвокультуры (позднего образования), строящихся по принципу аксиологической модели, организованной противоположными семантическими полюсами честность (целомудрие)/нечестность, чествование/бесчестие. В понимании лингвокультурного концепта мы следуем теории В.И. Карасика и  Г. Г. Слышкина и рассматриваем его как смысловой конструкт, формируемый в процессе общественной когнитивно-коммуникативной деятельности человека, являющийся специфическим отражением действительности  в его сознании и определяющий его социально-культурное бытие в настоящем и будущем3. Культурный концепт – всегда общее достояние коллектива, продукт совместного длительного существования на определенной территории в определенных культурно-исторических условиях. Лингвокультурный концепт всегда аксиологичен, в силу чего смысловое его пространство дихотомично, так как содержит две 


                                                            3 Карасик В. И., Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт как элемент языкового сознания [Электронный ресурс] // Методология современной психолингвистики: сб. статей. Москва; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. Режим доступа: http://psycholing.narod.ru/monograf/karasik-psy-hrest.htm
 
противопоставленные смысловые сферы, включенные в свою очередь в бинарную модель аксиологических макроконцептов норма – антинорма.  Существование аксиологического пространства культуры определяет моральные установки и поступки представителей социума, которые обеспечивают целостность коллектива и позволяют ему существовать как единому этнокультурному образованию.  Свадебный обряд – один из уникальных институтов, созданных народной традицией, устанавливающий и актуализирующий целый ряд культурных высоко ценностных норм. Регулярная воспроизводимость обряда, всех его элементов в условиях существования устной культуры нацелена на трансляцию важного культурного текста, погружающего участников обрядовых актов   в аксиологическое пространство культуры.  Все это порождает консервативность традиционных культур, инстинктивное оберегание собственной культурной модели, из которой проистекает точка зрения на мир каждого ее представителя.   Ядерными аксиологическими и текстообразующими концептами в семантическом пространстве свадебного обряда являются концепты честность/нечестность и почесть/бесчестие, иррадиирующие семантику этих смысловых сфер на единицы вербального кода, символического и акционального.    Мы основываемся на материале кубанского свадебного обряда, относящегося к поздней традиции, формировавшейся в конце 18 века при переселении казаками-запорожцами, малорусскими и южнорусскими крестьянскими семьями на земли Кубани. Кубанская локальная культура является вторичной и характеризуется поликультурной материнской основой. В рамках статьи рассматривается обряд западной части Кубани, по происхождению малорусский, но вобравший и  элементы южнорусской и донской традиций в силу влияния исторических и культурных факторов.  Анализ данных локальной кубанской традиции, а также некоторых источников, описывающих исконные традиции (украинскую и 

южнорусскую), послужившие в качестве основания для кубанской, позволяет рассмотреть смысловое пространство концепта  в синхронии и диахронии.   Синхронный анализ локальных народных культур на основе их лексикона и диалектного дискурса, представляющего собой тексты- воспоминания носителей культуры преимущественно старшего поколения,  обнаруживает очевидный характер трансформации старой ценностной системы. Это проявляется в забвении многих элементов обряда, следствием чего является семантическая демотивация и ремотивация символа и акта, утрата смысловых связей внутри культурного кода, контаминация семантики символов, редукция обрядового сценария4. Сопоставительный анализ  данных материнских локальных культур с обрядовой картиной поздней лингвокультуры в аспекте концептуального анализа позволяет обнаружить полный  культурный текст предшествующей эпохи, обнаружить смысловые связи между разными символами и актами обряда, которые на первый взгляд казались семантически далекими.   Концепт репрезентирован на языке кубанской традиции сочетаниями невеста хороша, невеста честна – невеста порчена, невеста нечесна и  объективируется в актах свадебного обряда, связанных с честью невесты, ее матери и отца. Семантика ядерной зоны концепта  честная/нечестная невеста взаимодействует в ценностно-смысловом пространстве обряда  с семантикой концепта чтить-почитать и проецируется на парадигму, актуальную для свадебного обряда,  дочь – родители, при этом дочь мыслится как почитающая родителей, устои родителей, воспитавших ее, давших ей представление о чести.  


                                                           4 Трегубова  Е.Н. Обрядовая лексика украиноязычных говоров западной части Кубани в  этнолингвистическом аспекте  //  Фiлологiчнi студii. Науковий вiсник Криворiзького державного педагогiчного  унiверситету. Збiрник наукових праць. Выпуск 6. Кривий рiг КДПУ, 2011. С. 478-484. 
 

 Анализ обрядового дискурса в диахронии обнаруживает высокий аксиологический статус концепта в русской народной традиции, что проявляется в  стремлении наделить признаком  честный всех участников свадьбы, свадебное пиршество и даже само событие: Честным пирком, да и за свадебку. Честно  величать,  так  на  пороге  встречать.  Честна  свадьба гостьми, похороны слезми,  а пьянство дракой.  Здравствуйте  князь  со  княгиней, бояре,  сваты,  дружки,  и  все честные поезжане5!  Также для  русских обрядовых локальных  дискурсов характерны и производные от честный, честной:  Почестной стол, сев. Обед, на другой день свадьбы. Почестные, сущ. калужск. Родители невесты в доме жениха. Почестка ж. почестки мн. почестье ср. почёсно, почестное, почетное угощенье, почетный пир, особ. у тестя после свадьбы; почестка бывает на другой день свадьбы, у родителей молодой, в почет родни князя, молодого, которую и сажают на почетные места; на третий день свадьбы такая же почестка у молодого, где честят родню молодой6. Акты обрядового величания родителей невесты, самой невесты, воздавания почестей порождают ритуальные термины почестка, почестье, почесно и др., которые в свою  очередь называют все событие полностью – обед второго дня. Номинативы почестное угощение, почетный пир, почестка  в   традиционной лингвокультуре мыслятся как однокоренные члены одного ряда: честь-почесть-почтить/почитать. Семантика почитания многократно актуализируется в вербальном коде, который номинирует обрядовые акты, наделяя свадебный дискурс модальностью величания. В кубанском дискурсе подобные устойчивые сочетания   отсутствуют, употребляется лишь чесна/нечесна невеста, хотя весь 


                                                           5 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка.  В 4 т. М.: Русский язык, 1981. Т.4. С. 600. 6 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка.  В 4 т.  М.: Русский язык, 1981. Т. 3. С. 372.  
 

сценарий свадьбы, реализуемый в последовательной цепи ритуальных актов, обыгрывающих предметы символического кода, представляет собой развернутый текст о чести невесты и ее родителей. Исконные традиции  (украинская и южнорусская) содержат широкий ряд лексем, номинирующих противоположные смысловые полюса концепта. В южнорусской обрядовой терминологии находим широкий лексический ряд, определяющий антинорму, – позорная девка, поклёпная девка, девка с поклёпом, невеста с покором, порченая  невеста, потерянная, распутная невеста, распутица, распутяха7. В украинской  народной традиции вербальный код широко представлен двумя антонимичными рядами: гарна дўіўка (34), добросов'існа ~ (34), чесна ~ (61, 64, 93, 97), незаĭмана, неопорочена (31, 35) , непорочна , непорочницўа, хороша, невина,  нетронута, целка - гулўашча ~ (66), нехоароша дўеўка (63), прогулўана дўіўка (82), неблагополушна (13, 17, 59), недўіўка (67), нечесна ~ (45, 47, 64, 80, 102), плоха ~ (63), погана, нехоароша, нечесна молода, с|порчена, стрўопана, трўіпуха, недўіўчина (3, 25, 48, 75, 91)8. Кубанская традиция на лексическом уровне близка украинской, однако имеет меньшее количество лексем для обозначения нормы/антинормы. Антинорма подчеркнуто осуждается, в диалектном дискурсе разных регионов зафиксированы реплики с модальностью сентенции: Энта дюжъ пазорна, када гулёну замуш бируть. Тросн.(Гранкино)9 [5,123]. Порчинъя нивестъ – бальшой пазор для родитилив. Орл. (Никуличи)10 [5,132]. Если нивеста идэ порчена, 


                                                           7 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под ред. Р.Н. Попова.  Орел, 1998.С. 132. 8 Магрицька І. М. Словник весільної лексики українських східнослобожанських говірок (Луганська область). Луганськ: Знання, 2003.  172 с. 9 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под редакцией Р.Н. Попова. Орел, 1998. С. 123.  10 Там же. С. 132.  
 

чипляють флах билый. А тэпэрь хочь вона порчена, хочь нэ порчена - всэ равно чипляють красный флах (х.Греки)11.  Акты первого дня – поезд в дом жениха, венчание, гуляние гостей, – все нацелено в будущее, пролагающее «дорогу» второму дню. Символами, подчеркивающими особую – аксиологическую – важность второго дня  в кубанской свадьбе являются зримо представленные в праздничном убранстве на столе – коровай и быкы (бугаи), предназначенные для ритуального использования на второй день свадьбы. Также невербально явлен знак девичьего целомудрия  - гильце, знак девственного цветения, молодости и чистоты. В диалектном дискурсе  (рассказе) о свадебном обряде семантические сферы концептов чести и почета функционируют  в непосредственной взаимосвязи. Лексемы девушка, дивчина в дискурсе употребляются в значении 'сохранившая девичье достоинство'. В мэнэ стоить гильцэ ш. Гильцэ стоить на столи, то шо уквичено. Цэ ж ты шо, я була ще девушка, цэ ж в почёти. А у кого нэ було оцэ гильця, вылазять и становлять хвлах. Становлять хвлах белый, красный - еси чесна девушка, красный хвлах, еси нэчэсна, то белый хвлах, вишають. И ото вси кажуть: «О…Нэчесна, белый хвлах» (ст. Старонижестеблиевская, Булах Е.К., 1900 г.р.)12.  Отметим также, что в кубанском обряде в ряде станиц гильце невеста возит с собой и на второй день свадьбы, когда купают батько и матерь и забирает его с собой в новый дом.   Примечательно, что в южнорусской традиции второй день называется почетный день13. И действительно, второй день включает акты, направленные на почитание, чествование достойной невесты. 


 

                                                           11 Трегубова Е.Н. Материалы этнолингвистического словаря: Свадебный обряд Кубани.   Учебная версия.  Славянск-на-Кубани: Издательский центр СГПИ, 2007. С. 101. 12 Фонды лаборатории региональной и компьютерной лексикографии Славянского-на- Кубани государственного педагогического института (ФЛРиКЛ). 13 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под ред. Р.Н. Попова. Орел, 1998. С. 116.  
 

Актуализация семантики соблюдения/несоблюдения девичьей чести находила выражение не только в вербальном, но и в символическом коде. Традиционно в южнорусском обряде символическим репрезентантом было отверстие. Так, по данным диалектологических источников,  ничесным  нивестам ложки дырявили. (Хот. (Хотынец))14. Пра  ничесную нивесту гъварили «Вон идёт дыркъ в блину». А па диревни насили блин с дыркъй унутри. Мцен. (Мценск)15. Аналогичные символы и акты встречаем в украинском обряде: дўірўава ложка (90) 'дірява ложка, з якої їсть молода на знак своєї нецнотливості'. В украинском обряде использовалась также дырявая обувь: ЧОБОТИ: чоботи дранўі (34) 'діряві чоботи, які сусіди кидають у двір молодого на знак нецнотливості молодої'. Отмечен также акт, именуемый воду точити, когда молодую заставляли носить воду решетом (25)16.  В Верхнем Дону в этом случае используют худую ведёрку: свекровь просит невестку принести из Дону воды, вручая ей ведро с дыркой17.    В традиционных  локальных культурах России  широко используется символика кулинарного кода для демонстрации  анализируемых смыслов.  Так, А. К. Байбуриным приводятся многочисленные данные на основании разных источников, когда о честности новобрачной судят по тому, как жених обращается с подаваемой ему едой. Часто репрезентантом выступала в таких актах яичница. В Новгородской губ.   на второй день после свадьбы едут к родителям молодой “на яичницу”. Молодой муж, если жена его оказалась нечестною, вырезал среди яичницы круглое отверстие и яичница с позором уносилась обратно; в противном случае муж отрезал кусок от края яичницы и дарил теще деньги, как бы за то, что  


                                                           14 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под ред. Р.Н. Попова. Орел, 1998. С. 106. 15  Там же. С. 124. 16 Магрицька І. М. Словник весільної лексики українських східнослобожанських говірок (Луганська область). Луганськ: Знання, 2003. 172 с. 17 Проценко Б.Н. Cвадебный обряд донских казаков во времени и пространстве // Традиционная культура. - 2004.  - № 4. - С.28.  
 

сумела сохранить дочь” (Мыльникова, Цинциус, 1926, с. 163). В той же губернии (Белозерский у.) молодому утром после брачной ночи кто- нибудь из родственников невесты подавал хворост (печенье). “Если его жена оказалась девственницей, он отламывает маленький кусочек от хвороста, если же нет, то ткнет кулаком в самую середину хвороста и проламывает его насквозь” (ГМЭ, ф. 7, oп. 1, ед. хр. 704, л. 21). В Поволжье зять при первом посещении тещи “демонстрировал, сохранила ли ее дочь целомудрие до вступления в брак или нет. В первом случае он приступал к еде осторожно, брал яичницу или откусывал блин с краешку, а во втором проедал блин в середине или переворачивал яичницу.... Окончив еду, новобрачный разбивал освободившуюся посуду (тарелку из-под блинов, горшок из-под масла или плошку из-под яичницы о матицу или, реже, об пол) ...Характерно, что в некоторых населенных пунктах в случае нечестности невесты тарелка о матицу не разбивалась” (Зорин, 1981, с. 127; ср. также: Рихтер, 1976, с. 213)18. Семантика положительного полюса репрезентирована в действиях и номинациях другого порядка. Целомудренной невесте специально посвящался тост, именуемый калинка. За калинку выпивали, если мъладая чеснъя. Долж. (Долгое)19. Вывешивали красниĭ флаг. Примечательно, что сама «сорочка зі знаками цноти, яку демонструють учасникам весілля»20, называется в украинском обряде честность. Калиной украшали «коровай на знак цноти молодої»21.  В донских станицах и хуторах носят калину – «флаг с кистями калины (эта ягода может украшать и каравай), выражают всеобщую радость обильным возлиянием, песнями, славящими мать и дочь:   


                                                           18 Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов: монография/А.К. Байбурин.  СПб.: Наука, 1993. С. 86.  19 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под ред. Р.Н. Попова. Орел, 1998. С. 125. 20 Магрицька І. М. Словник весільної лексики українських східнослобожанських говірок (Луганська область). Луганськ: Знання, 2003. 172 с. 21 Там же.
 

Ты не бойся, матушка, не бойся, В червоны чоботы обуйся; Да хоть наша Марфушка молода, Да вывела матушку со стыда»22. Не менее интересным представляется использование цветовых маркеров: красной лентой украшали все – и коровай, и бутыли с вином, и коней невесты честной, желтой и синей лентой украшали коней  невесты нечестной (красна лўента, жоўтўі ленти (36), синўі ~ (36)23. Ну если вона нэ обищестына, то на нэй надивают краснэ платье, а если вона вжэ була там (ну мэжду намы), мэни стыдно вам казать. Ну, вы сами знаитэ. То вжэ туди надивають чёрным. А краснэ надивають, тикэ як девушка выходэ замиш (х. Греки, Панкова А.П, 1926 г.р.)24.  Как видим, ритуальные акты носили характер чествования и бесчестия. В кубанских станицах знаки бесчестия буквально одевались на невесту и воплощались в символическом (вещном) коде в вариантах головного убора невесты – цветы на голове невесты (в знак соблюдения девичьей чести)/платок (в знак нарушения запрета). Интересно обратить внимание на то, что знаки чести/бесчестия помещаются на голову. Голова как репрезентант семантики ума, разумности (верх) – ср. фата невесты, смена прически, венец во время венчания в церкви. Также у А.К. Байбурина приводятся данные, что в Древней Руси по Уставу Ярослава в качестве наказания за супружескую неверность с женщины снимали головной убор и остригали ей волосы, т. е. как бы возвращали ее в «исходное» состояние, и муж был вправе отказаться от нее25.  Известие, 


                                                           22 Проценко Б.Н. Cвадебный обряд донских казаков во времени и пространстве // Традиционная культура.  2004.  № 4. С. 36. 23 Магрицька І. М. Словник весільної лексики українських східнослобожанських говірок (Луганська область). Луганськ: Знання, 2003. 172 с. 24 Фонды лаборатории региональной и компьютерной лексикографии Славянского-на- Кубани государственного педагогического института (ФЛРиКЛ). 25 Байбурин, А. К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов [Текст]: монография/А.К. Байбурин.  СПб.: Наука, 1993. С. 76.
 

адресованное всему социуму, размещалось также на самой верхней точке дома – на крыше вывешивался красный/белый флаг. Красный элемент как символ  целомудрия маркирует  также всех участников свадьбы – красный лоскут на рукаве жениха, красные цветы в петлицах гостей, красна лента помещена также и на коровай (в укр. и кубанск. обряде), кисть калины. Собственно кубанским элементом следует считать ритуал деления коровая, когда красну ленту снимали с коровая и вдевали в петлицу жениха как знак чести его суженой и только после этого резали коровай.   В раннем варианте кубанского  обряда коровай резали на второй день и  быков разливали на второй день, а в первый день и ночь тщательно охраняли: бугай сторожують, специально выбирають сторожэй, и фсю ночь они сторожують (ст. Павловская, Глянь Д.П., 1925 г.р.)26. Учитывая материнскую украинскую традицию, кубанский вариативный символ бугай-быкы-горькэ-сладко следует  возводить к инвариантному  (исконному) знаку сладкое красное вино, украшенное веточкой калины или перевязанное красной лентой. Очевидно, пара быков (бутылки с красным вином, перевязанные красной лентой) также символизировала честь/бесчестие, так как в одной бутыли было сладкое вино, а в другой горькое: Для шахорев дэлалы горькэ. Натруть до краю пэрца красного. Горько выно. Одынаковы бутылкы, одынаково выно, ну на цвэт. Одно только сладко, а другое нельзя у рот взять. И становять их на стол (ст. Старотитаровская, Пилипенко А.Ф., 1920 г.р.)27. Появление парного символа горькэ-сладко обусловлено текстопорождающей семантикой концепта честная/ нечестная невеста, репрезентированной в знаках традиционного кулинарного кода.  Распространенные в позднем кубанском 


                                                                                                                                                                                     6Трегубова Е.Н. Материалы этнолингвистического словаря: Свадебный обряд Кубани.   Учебная версия.  Славянск-на-Кубани: Издательский центр СГПИ, 2007. С. 154. 27Там же. С. 154.  
 

обряде игры с этим символом (дружка и дружок  должны были опередить друг друга, хватая бутыль, а потом угощать свою сторону из той бутыли, которая ему досталась) свидетельствуют об усилении игровой части обряда, что и послужило  причиной перенесения этого ритуала в ряде станиц на первый день28,  а в некоторых случаях быкы были наделены семантикой потомства, продолжения рода в результате новых семантических сближений в контексте с короваем. Результатом таких переосмыслений явилась традиция одну бутыль быков хранить и распивать  на годок (когда родится ребенок).   Примечателен обряд требования, ожидания мэда (кубанск.), когда в доме молодой гости после полуночи просят мэда у ее матери.  По данным словаря И.М. Магрицькой, в украинских поселениях также медом мазали коровай в знак честности молодой, и угощали участников свадьбы и саму  молодую29. На второй день молодым несут сладкэ (кубанск.), подносят солодуху 'солодка горілка (34) (укр.)29. Семантика сладкого, как нам представляется, продуцируется также полем концепта честность/нечестность – почесть/бесчестие.  В кубанском обряде мэда просят в ожидании главного известия – о честности молодой. «Сладкэ, мэду!» – это лексический, символический и акциональный маркер положительного полюса аксиологического концепта, которому противопоставлен полюс «Горькэ». Первое кричат в отсутствие молодых, но когда главное известие уже получено, второе кричат в их присутствии в первый день, но известия нет, этот миг далек, и потому ожидание вестей является центральным скрытым мотивом свадьбы. Очевидно, реализация семантики нечестности невесты в кулинарном коде обряда получила такое ____________________________ 28 Финько,  О.С. Лексика свадебного обряда Кубани: становление и динамика (на материале обрядовой практики станицы Черноерковской): Дисс. … канд. филол. наук. Курск, 2011. 160 с.  29Магрицька І. М. Словник весільної лексики українських східнослобожанських говірок (Луганська область). Луганськ: Знання, 2003. 172 с. 

широкое распространение и во второй день, когда зять при посещении тещи демонстративно подчеркивал верность/неверность суженой при употреблении ритуальной еды – яичницы и блинов (южнорусск.), отцу подносили худой стакан. Устойчивое сочетание худой стакан называет обычай подносить стакан со специально проделанной дырой, который давали матери нецеломудренной невесты утром второго свадебного дня. Гъварили матири: «Палучай худой стакан». Глаз. (Глазуновка)30. Не в этих ли актах объктивирована семантика ‘горько’ («Горько!», которое многократно  кричат гости); зятю – это горькая еда, отцу – горькое питье.    Семантика нечестности, таким образом, распространялась на родителей, обрядовыми актами подчеркивалась родительская вина - неправильное воспитание дочери.   Концептуальные поля честность/нечестность и почесть/бесчестие существуют, очевидно, в модели семантического наложения. Причем первый концепт продуцирует акты почитания родителей честной невесты, правильно воспитавших дочь, которые также закономерно отнесены ко второму дню. Родителям невесты жених везет подарки – гребень и бочонок (кубанск.). Матери воздают почести чесанием головы – дарят гребень. Обряд называется чесать матэрь, позднее заменен актом дарения печеного изделия в виде гребня матери молодой.  В украинском обряде, исконном для кубанского, отмечен родственный обычай, когда родители жениха приезжали в дом невесты с испеченными фигурками пряхи и бочки, которые дарили родителям молодой, сопровождая словами: «Мы взяли у вас работницу пряху, вот вам взамен от нас работница пряха»31. В дальнейшем в кубанской культуре образ пряхи, очевидно,  стал представляться одним предметом – гребнем, наделяя его _____________________ 30 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под ред. Р.Н. Попова. Орел, 1998. С. 181. 31 Кагаров, Е.Г. Состав и происхождение свадебной обрядности / Е.Г. Кагаров. – Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. 8. М.: 1929. С. 192.  

семантикой почитания матери, правильно воспитавшей дочь. как известно, необходимым инструментом для чесания льна, шерсти. Возможно, более поздний обряд, кубанский, образуя новые контекстуальные семантические связи, интерпретирует этот элемент в смысловом пространстве второго дня, Интересно, что и здесь гребень – элемент, соотносимый с семантикой головы, кроме того упоминаемый акт  проникнут, на наш взгляд,  семантикой почитания честной матери.  Возможно, что сам акт и его номинация появились в результате фонетического сближения чесать – оказывать честь (о таких лексических сближениях в народной традиции неоднократно упоминается в работах Н.И. Толстого).  Отца почитают печеным бочонком.  Акты почитания родителей невесты на второй день свадьбы были распространены повсеместно. Ср. орл. Почетный день. На пачетный день мъладыи далжны к радитилям нивесты итить, пачёт им аддать. Дмитр. (Мало-Боброво)32.  Таким образом, лингвокультурологический анализ концепта позволил обнаружить текстопорождающие (обрядопорождающие) его свойства. Ядерная сфера концепта  иррадиирует актуальные смыслы на вербальные, знаковые и акциональные коды, способствуя образованию знаков и организации связей между ними, установлению мотивационных отношений.  Установившиеся в исконных культурах текстовые связи между знаками обрядовых кодов в условиях формирования поздних (вторичных) культур сохраняются, несмотря на то, что вербальный ряд претерпевает существенное сокращение. Семантическое пространство концепта реконструируется на основе анализа элементов других уровней обряда – акционального и символического. Элементы этих кодов в позднем обряде смещаются в игровое (шуточное) поле свадьбы, порожденное новым мировоззрением, новой ценностно-смысловой _____________________ 32 Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины / Под ред. Р.Н. Попова. Орел, 1998. С. 105. 

картиной, постепенно утрачивая аксиологические коннотации. В результате наблюдается разрыв старых текстовых связей,  помещение символа в новый ряд элементов, присваивание новых функций для актуализации смыслов нового времени.  

Список использованной литературы 1. Байбурин, А. К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно- семантический анализ восточнославянских обрядов [Текст]: монография/А.К. Байбурин. - СПб.: Наука, 1993. – 240 с. 2. Воркачев, С. Г. Лингвокультурология, языковая личность: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании [Текст]  / С. Г. Воркачев // Филологические науки. - 2001. - №1. - С. 64-72. 3. Воробьев, В. В. Лингвокультурологическая парадигма личности [Текст]/В. В. Воробьев.  - М.: Рос. ун-т дружбы народов, 1996. - 170 с.  4.   Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. – В 4 т. – М.: Русский язык, 1981. - Т. 3.  - 555 с. 5.  Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. – В 4 т. – М.: Русский язык, 1981.- Т.4. -  683 с.  6. Кагаров, Е.Г. Состав и происхождение свадебной обрядности / Е.Г. Кагаров. – Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. 8. – М.: 1929. – С. 152 – 193. 7.  Карасик, В. И. Лингвокультурный концепт как элемент языкового сознания [Электронный ресурс] / В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин // Методология современной психолингвистики: сб. статей. – Москва; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. – Режим доступа: http://psycholing.narod.ru/monograf/karasik-psy-hrest.htm  8. Карасик,  В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс [Текст] / В.И. Карасик /. -  Волгоград: Перемена, 2002. – 205 с. 9. Костромичева, М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины [Текст] / Под редакцией Р.Н. Попова. – Орел, 1998. -  218 с. 

10. Магрицька, І. М. Словник весільної лексики українських східно слобожанських говірок (Луганська область) [Текст]/ I.М. Магрицька. – Луганськ: Знання, 2003. – 172 с. 11.   Попова, З.Д., Стернин, И.А.  К проблеме унификации лингвокогнитивной терминологии [Текст] / З.Д. Попова, И.А. Стернин // Введение в когнитивную лингвистику. – Кемерово, 2004. – С. 53 – 54. 12.  Проценко, Б.Н. Cвадебный обряд донских казаков во времени и пространстве [Текст] / Б.Н. Проценко // Традиционная культура. - 2004.  - № 4. - С.26 – 35. 13. Трегубова, Е.Н. Обрядовая лексика украиноязычных говоров западной части Кубани в  этнолингвистическом аспекте [Текст] / Е.Н. Трегубова // Фiлологiчнi студii. Науковий вiсник Криворiзького державного педагогiчного  унiверситету. Збiрник наукових праць. Выпуск 6. Кривий Рiг: КДПУ, 2011. С. 478-484. 14.  Трегубова, Е.Н. Материалы этнолингвистического словаря: Свадебный обряд Кубани. Учебная версия [Текст] / Е.Н. Трегубова. -   Славянск-на-Кубани: Издательский центр СГПИ, 2007. – 214 с. 15. Финько, О.С. Лексика свадебного обряда Кубани: становление и динамика (на материале обрядовой практики станицы Черноерковской): Дисс. … канд. филол. наук. - Курск, - 2011. - 205 с.  

Статья опубликована: «Вестник Рязанского государственного университета имени С.А. Есенина» ● 2012 ● № 3. С. 110-120.