Лексика погоды в кубанских говорах на фоне южнорусской, украинской и восточнославянской традиции

В связи со сказанным изучение лексического массива в диахронном аспекте необходимо, особенно перспективной представляется реконструкция и разграничение исходных  южнорусской и украинской лексических систем, а также номинативных моделей,  свойственных им. Это позволит вычленить исходную лексическую базу, реконструировать русскую и украинскую языковую модель представления участка действительности «погода», разграничить традиционное и инновационное в системе говора,  определить основные тенденции развития  кубанских диалектных лексических микросистем.

Лексика ландшафта и погоды является, как доказывают исследования последних десятилетий (Гумилев 1993, Толстой 1963, 1997), определяющей в этнокультурной картине мира, в частности в ее аксиологической сфере. Изучение вопросов формирования кубанской культуры и этнического сознания кубанцев сопряжено прежде всего, на наш взгляд, с необходимостью реконструкции этих лексических микросистем и исследования семантических отношений внутри них.

Подробно, детально обозначенные участки действительности представляют собой в локальной речи фрагменты, в которых зафиксирован способ сегментации действительности, способ ее семантического членения в зависимости, с одной стороны, от внешних, объективных факторов, с другой стороны, от факторов субъективного порядка – специфики восприятия явлений, обусловленной в свою очередь существующими  языковыми моделями. Всякое новое при этом  в пределах устной  культуры воспринимается  и объективируется в лексических единицах через призму традиции.

Климатические условия, характерные для той или иной местности, как правило, являются стимулом, который порождает в речи населения «густые», многокомпонентные, лексические участки и разреженные, насчитывающие ограниченное количество единиц. Развитость лексических фрагментов, описывающих ландшафт и погоду, свидетельствует об особом аксиологическом статусе этих участков действительности в сознании говорящих, так как в семантической структуре лексической единицы представлены  наряду с когнивными эмотивные и экспрессивные компоненты, в которых аккумулирован опыт восприятия и освоения фактов, явлений окружающего мира. Особенности ландшафта и климата являются теми внешними факторами, которые достаточно жестко обусловливают и выстраивают хозяйственно-экономическую жизнь как отдельного двора, так и станицы в целом. Так богатые водные ресурсы Кубани, структура почв, теплый и влажный климат  обусловили развитие рыболовного промысла, садоводства, виноградарства, пчеловодства. Сельскохозяйственная деятельность самым непосредственным образом связана с местным климатом и основывается на региональном, традиционно сложившемся календаре, предписывающем определенные работы, которые должны быть выполнены в срок.

Региональная фразеология, паремия фиксирует человеческий опыт и представляет собой сжатый текст, содержащий прогнозирующую или рекомендательную семантику:

- Всигда жды беды от большой воды.

- Живэшь у воды – всегда жды беды.

- Вэлыка хмара, та малый дощь.

- Вэсной виз воды – жмэня грязи, осинью жмэня воды – виз грязи.

- Вэсняный день год кормит.

- Осиний дощь ридко сиеця, та довго тянэця.

-Хивраль мисяц лютый, спросэ як убутый.

В кубанских говорах обнаруживаем следующие лексемы, восходящие к восточнославянской традиции: ведреть ?проясниться? соотносится  с полт. ведро, ведряно ?видно, ясно, солнечно? /СПГ/ и рязанск. вiдро, ведра, в?дра ‘ясная солнечная погода’ /СДГ/, при этом в полтавских и деулинском говорах отсутсттвует ведреть. Ср. в донск. говорах в?дрый ‘ясный, солнечный’, ведреть отсутствует /СРНГ/. Куб. ковзалка //  кобзалка ‘ледяная дорожка для катанья’ соотносится  с курск. ковзаться ‘скользить по льду’ /Д/ и полт. ковзати ‘стирать белье на льду’, скобзатись ‘кататься на льду’ /СПГ/, совр. укр. ковзани ‘коньки’, ковзати ‘скользить’/РУРС/. Куб. кура ‘легкая метель со снегом’ соотносится с южнорусск. кура (курск., тул., ряз.) ‘метель, вьюга, буран, пурга’, куравить ‘метелить, вьюжить, буранить’ и совр.укр. курити ‘поднимать пыль’, ‘мести (о метели)’, ‘дымить’.Ср. донск. кура ‘снежная метель’, ‘пыльная буря’. Куб. мга ‘мелкий моросящий дождь’//мжычка ‘длительный мелкий дождь’ //мыгычка ‘мелкий моросящий (осенний) дождь’, гл. мыгычить ‘моросить (о дожде)’ соотносятся с южнорусск. мжить ‘идти мелкому, как пыль, дождю’, с русск. мга, мжичка, мжица ‘мокрый холодный туман’, ‘мокрый снег с дождем’ /Д./. Ср. донск. мга ‘мелкий дождик’, мжичка ‘мелкий дождь без ветра с туманом, иногда переходящий в снег, крупу’, ‘небольшая метель’. соотносится с совр. укр. мжичити и мжити ‘моросить (о дожде)’. Куб. хвыжа ‘буран, метель’ соотносится с твр. хижа ‘холод’, хизкий ‘холодный’, вят. хизить ‘мести, метелить’ и с полт. хвища ‘снегопад с ветром’. Такие лексемы, как нэпогодь,  ожеледица, крыга, калюжа, завируха//завирюха и другие имеют тождественные значения  и в южнорусских говорах и украинских говорах.

Многие метеолексемы говора соотносятся с украинскими и южнорусскими единицами, но при этом их значения не совпадают или совпадают лишь с украинским  или южнорусским вариантом. Однако сопоставление лексем и их значений приводит нас к  реконструкции восточнославянской традиционной номинативной модели на основе метафорического переноса  «ветер – человек».  Куб. липень (л’ипэн’) ‘дождь со снегом, мокрый снег’, лепня ‘мокрый снег’ одновременно видна украинская( в прошлом славянская) словообразовательная модель (ср. березень, сичень и пр.), ср. также словоформу куб. липэ ‘о резком мелком дожде со снегом и укр. разг. сних липэ ‘идет’, а также и русская номинативная модель : лепень ‘мокрый снег с хлопьями, хижа, слякоть’ (Д.), лепня ‘липкий мокрый снег с хлопьями’ (от лепить) (Д). Ср. донск. л?пать ‘болтать, пустословить’, ‘хлопотать’, лепник ‘болтун’. Куб. ляпать (л’апа) ‘о снеге, который идет крупными хлопьями’, ‘о дожде, который идет крупными каплями’, ляпотыть громко стучит (о дожде)’ с одной стороны, соотносится с укр. стукотить, с другой стороны,  с русск. ляпуха ‘метель (Д.). В деул. говоре отмечаем ляпалка, бран ‘болтунья’, ляпистый ‘болтливый, говорящий что-л. невпопад’. Ср. в совр. укр. ляпати язиком ‘болтать’, в полт. говорах ляпун ‘человек, любящий поговорить’. Куб. белебень (бэлыбэн’) ‘пронизывающий ветер с морозом на возвышенном месте’ соотносится с полт. белебень ‘открытая пустая местность без растительности’, ‘очень холодный ветер’ и с курск. белебенить ‘балабонить, без умолку молоть’, белебеня ‘пустомеля, пустоплет, болтун. Ср. донск. белебенить ‘пустословить, болтать’, белебеня ‘болтун’.

Интересно, что в кубанских говорах обнаруживаем лишь первичное, прямое значение слов липень, ляпать, белебень, хотя отмечено ляпать языком ‘говорить что-л. неуместное, ненужное’, которое в большей степени маркировано как груб. разг. Тем не менее в ходе дальнейшего сбора и обработки диалектного материала можно будет установить наличие//отсутствие в говоре указанной номинативной модели. Проанализированные материалы украинского языка и его говоров свидетельствуют об актуальности и большей распространенности номинативной модели «ветер – человек» для южнорусской традиции, нежели для украинской. Расширение картотеки лексики украинских говоров, которые являются материнскими для кубанских (черноморских) говоров, позволит в дальнейшем проверить наши предположения.

Сохраняются в лексической системе диалекта и многие лексемы, восходящие к украинским говорам, одни из них не имеют аналогов в системе диалекта, другие представляют собой дублеты и тем не менее сохраняются и активно функционируют. Куб. дрибный (о дожде) ‘мелкий, бойкий’ отсутствует в словарях русских говоров, куб. зюрчать ‘шумно лить струями (о дожде)’, ‘бежать шумно по трубам ( о воде)’, сюрчать ‘о звуках, издаваемых сверчком’, ср укр дзюрчати, дзюркотати, дзюркотiти ‘журчать’ . Для русской традиции характерно журчать, урчать (о воде).

Куб. ковтеба ‘жидкая глубокая грязь на улице от дождя’, ср. укр. ковтати ‘глотать, хлебать (о жидкой пище)’, ковток ‘глоток’, в донск. не отмечено, в южнорусск. отсутствует. Куб. ополонка ‘прорубь’, ср. совр. укр. ополонка//ополонок ‘круглая прорубь для забора воды, полосканья белья’, ‘незамерзшее место на льду, полынья’, в донск. ополонка ‘прорубь, полынья’ –очевидно из украинского через кубанский говор, так как есть и прорубка ‘прорубь’. К украинским по происхождению также относим лексемы спека (спэка) ‘сильная жара’, тычия ‘след ручья, оставшийся после схода дождевой воды’, рывчак //ривчак ‘ручей, который образуется при сильном дожде по сторонам дорог, в канавах’.

Южнорусская лексика представляет собой довольно широкую группу, что противоречит распространенному мнению, укоренившемуся в бытовом сознании кубанцев, о том, что кубанское «балаканье» – разновидность украинского языка. К южнорусским мы относим лексемы голмана//голмяна ‘туча, буря, гроза’, ср. пензенск. голмана ‘буря, сильный ветер с грозой’ (Д), в укр. гов. не отмечено, в донск.  не отмечено. Куб. гололедь//гололедка ‘тонкий ледяной слой от дождя на мерзлой земле’ соотносится с тмб. гололедица ‘кора, наледь, тонкий ледяной слой по замерзшей земле’ (Д). Ср. донск. голол?дь ‘гололедица’, ср. также куб. ожеледица (ожэлэдыця)//ожеледь (ожэлэдь) ‘тонкий ледяной слой от дождя, образующийся после мороза’, ‘ледяная корка на снегу, наст’  из укр. и южнорусск. ожеледь//ожеледица ‘гололед, кора, наледь’ (Д). Куб. кутерьма ‘метель’, ср. русск. кутерма ‘непогодь, вьюга’, кутерга, твр. ‘вьюга, сумятица’ (Д). Куб. обморозь ‘иней’, является русский лексемой, широко распространена в говорах Х1Х в (Д), в укр. яз. и его говорах отсутствует.

Следует отметить некоторые лексемы, истоки которых не установлены, хотя корневые морфемы являются восточнославянскими. Предварительно им можно присвоить статус собственно кубанских диалектизмов, так как, надо полагать, за два века существования кубанских говоров сложились особенности, характерные именно для кубанских говоров, в том числе и на лексическом уровне. К таковым относим слова моква ‘дождливая погода’, ‘длительный унылый дождь’, мрячка ‘мелкий длительный дождь’, кутель ‘метель, пурга’, сопляки (сопл’акы) ‘сосульки’, ледянки ‘сосулька’, росичка (росыч’ка) ‘роса’ (нейтр.), холодец (холодэц’) ‘небольшой мороз’ и до.

Выявление  кубанской традиции мы связываем в большей степени не столько  с определением собственно кубанской лексики, сколько с частотными номинативными моделями, изучением совокупности признаков, вычленяемых этническим сознанием в процессе концептуализации определенного участка» действительности. И в этой связи представляется особенно заслуживающим внимания детальное обозначение таких участков как «ветер» и  «дождь». Семантическое пространство «ветер», если его представить в виде суммы семантических признаков, наиболее актуальных для кубанского этнического сознания, выглядит следующим образом : сильный – слабый, теплый – холодный, направление , время года, с осадками, порывистый, с морозом, скорость, на суше и на море, с моря, с пылью, внезапный, попутный. Так в ст. Старотитаровской выявлено 23 единицы со значением ‘ветер’, в структуре которого в разной комбинации представлены названные признаки: белыбень ‘пронизывающий ветер с морозом на возвышенном месте’, кэрчан ‘ сильный холодный коварный ветер со стороны Керчи’, бурхайло ‘сильный штормовой ветер’, верховик//верховка, витрогон, ветрюган, ветрище, нызовка, веиерок, ветерочек, витрянка, вихор, голомя, гремункан, грега, витэр дмэ, витэр в спыну, пидгонный, погодная вода.    

В структуре  СП «погода» кубанских говоров наиболее  подробно означены семантические сегменты «дождь», «ветер». Семантическое микрополе (СМП) «дождь», по материалам нашей картотеки, насчитывает  57  единиц, «ветер» 34 единицы. СМП «дождь» содержит субстантивный ряд: дощь//дошч, дощик, дощичок, дождяра, дождець, дождяка, мрячка, мжичка, мыгычка, моква, морось, лывень,  и др.,  атрибутивный: заливный (дошч), дрибный, дрибнэнький, ридэнький,  процессуальный: порэ, шпарэ, идэ, шкварэ, упурыв, бузуе, лье як з выдра, збрызнув, злыл (злыть), зюрчить, капае (капать), ляпотыть, мыгыче, оттарабаныв, рэвэ з бульбамы, сие, шумыть, лить стиною, уплющив, цвиркае, цэбэныть.

Набор дифференциальных признаков для субстантивного ряда следующий: обильный//о, сильный//слабый, длительный//непродолжительный, крупный//мелкий, теплый//холодный, полезный//вредный, своевременный//несвоевременный, частый//редкий, со снегом// без снега, шумный//тихий и дополнительные признаки, содержащие оценочную семантику. В таблице приведены наиболее активно воспроизводящиеся ДП.

 

 

лексема

Сильный Слабый Длит. Кратковр. Крупн. каплями Мелк. Тепл. Холод. Необх. Ненужный Част. Редк. дополнит признаки  
дошч, дощ                            
дождяка +       +               неодобр.  
дождяра +       +                  
дождэць +     +         +       одобр.  
дощик   +   +                 одобр.  
дощичок   +   +         +       одобр.  
капа   +   + + +           + пренебр.  
липэнь           +         +   со снегом  
лывень +   + +                 струями  
мжычка   +       +                
моква   + +         +         уныл.  
морось   + + +   +   +       +    
мрячка   + +   +   +           нудн.  
мыгычка   +       +             осен, нудный  

Семантические отношения внутри процессуального ряда строятся на  таких ДП, как очень сильный//сильный//слабый, длительный//кратковременный, шумный//тихий, частый//редкий, со снегом//без снега, с пузырями//без них. Следует отметить ограничеснность атрибутивного ряда: ридэнький, слабэнький, дрибный, дрибнэнький. Предметная и процессуальная лексика составляют ядерную часть СМП, хотя актуальные признаки реализуются на всех лексико-грамматических уровнях системы. Например, ДП «интенсивность» выражается  в единицах слабэнький, капа ‘ слабый кратковременный дождь’, накрапуе. Ще слабэнький, к ночи зацэбэныть. Що ж цэ капа! Надо шоб лывэнь був. Или: бузуе, рэвэ, лье стиною, лывэнь, дождэць, дождяра.

Источник: Материалы этнолингвистического словаря: Метеорология. Вып.1. Учебная версия 1. – Славянск-на-Кубани, 2001. – 92 с.